Недавно минуло 40 дней после того, как ушёл из жизни Виктор Балашов.
Ему было 96 лет, но за это время он прожил такую жизнь, что хватило бы на несколько - был фронтовиком, журналистом-радийщиком, тележурналистом, Заслуженным артистом СССР...

- Виктор Иванович, Вы прожили обалденную жизнь. Вы - человек-легенда. Вы счастливый человек? Вы были счастливы?
- Я могу сказать, что действительно у меня были счастливые моменты в жизни, и не только моменты, но и какие-то отрезки в жизни. Это прежде всего, когда я вернулся с фронта, тогда еще на костылях. Я вернулся и по конкурсу попал в студию радио. Это для меня была необыкновенная пора в жизни. Потому что открылось очень многое. Открылось то, что я слышал из репродуктора, из тарелки на фронте, голоса замечательных чтецов, дикторов. Это были мастера большого русского слова. И вдруг я, какой-то 17-летний парнишка на костылях, пришел на студию, допустили до конкурса, даже вне конкурса, потому что я опоздал. Меня прослушали и приняли в студию, которая была тогда единственной радио студией. Они хотели сначала сделать институт, а потом решили, что студия - это мягче, красивее, благороднее. Студия Станиславского, студия Немировича-Данченко, студия Всесоюзного радиокомитета...

- фрагмент интервью сайту Кино-Театр.РУ

Виктор Иванович Балашов родился 24 декабря 1924 года в Москве.

В юности Виктор увлекался спортом и самодеятельностью.

После окончания школы поступил в молодежную студию при МХАТе на курс Аллы Тарасовой. После гибели отца на Великой Отечественной войне пошел на фронт добровольцем. В Красной Армии был с 1942 года.

С февраля 1943 года по июнь 1944 года воевал на Волховском и Ленинградском фронтах. С 1944 года — в органах НКВД. Во время боев Балашов получил несколько ранений. Он был награждён орденами Отечественной войны I и II степени, двумя орденами Красной Звезды, орденом Славы III степени, медалями "За боевые заслуги", "За Победу над Германией", "За отвагу", отмечен орденами "Знак Почета", Петра Великого, а также многими творческими наградами. Также Балашов был мастером спорта СССР по самбо, чемпионом Москвы по самбо.

С 1944 года - диктор Всесоюзного радио.

Это можно назвать чудом: какой-то 17-летний парнишка на костылях, в военной гимнастерке, вернувшийся с фронта, а точнее — из госпиталя, проходит по конкурсу и его принимают на Всесоюзное радио. Для меня радио — это моя жизнь. Это начало моей творческой деятельности, моя молодость. Это было чудесное советское радио, которое произносило: «Говорит Москва». И этот призыв, эти слова «Говорит Москва» звучали на весь мир. Так что на телевидение я пришел уже в какой-то степени подготовленным: знал, что такое искусство дикторского мастерства, техника и культура речи. Тогда совсем другое время было: спрос был на людей, прежде всего грамотных, обладавших индивидуальностью.

- фрагмент интервью сайту Кино-Театр.РУ

В 1947 году по окончании студии при МХАТе Виктор Балашов начал работу в Московском телецентре (впоследствии – Центральная студия телевидения). Некоторое время до 1950 года он работал на Дальнем Востоке. По приглашению руководства Центрального телевидения Балашов вернулся в Москву.

Интервью Виктора Балашова теперь ценны и тем, что в них он рассказывал и об "изнанке" телевизионного процесса - как шло производство в его время.

– Каким был день телевизионного диктора?
– День телевизионного диктора начинался с грима. Без него никто из нас не работал. Мягкий хороший грим нужен обязательно, потому что есть какие-то дефекты, изъяны – зритель не должен этого видеть. Вообще главным я всегда считал глаза, чтобы они выражали то, что сообщается в тексте. У нас работали прекрасные мастера, которые знали нас.
Сейчас я прихожу в студию, девочка сидит, промокнет лоб, махнет пудрой чуть-чуть. Я говорю: “Ну-ка, ну-ка, пожалуйста, морщинки уберите, положите тон, сделайте как следует”. Не хотят. Они отвыкли уже или не умеют. А ведь это очень важно в телевизионной работе. Сейчас и операторы не выполняют своей работы как следует. Я смотрю на экране на их работу: торчит воротник у человека. Раньше оператор подойдет, поправит, стряхнет что-то. А сейчас он стоит, аппарат установил, и на этом его работа кончилась. Удивительно! Другая совершенно школа была, другие люди… Да, эта пора прошла, к сожалению.
Потом шел в студию, было время на подготовку, читал тексты, которые готовы, но нередко приходилось и без подготовки читать экстренные сообщения, которые поступали уже во время эфира. Я помню, когда читал съезд КПСС раза два с ходу, то выходил из студии бледный – напряжение колоссальное. Надо было знать и людей, которые на экране мелькают, и в материале, в тексте быть, в событиях, которые происходят в стране. Мы были участниками того, что творилось в стране.

– А кто отвечал за костюмы дикторов?
– Мы сами. Я как-то надел кожаный пиджак, очень модный тогда, мне сказали: “Голубчик, ну-ка прекращай эти фокусы”. Я надел второй раз через некоторое время – тоже заметили. “Надоело ходить в нормальной одежде? Дождешься!”. Ну, конечно, пришлось снять с себя все это. А вообще я в Большом театре шил себе костюмы.

– Если не секрет, хорошо ли зарабатывали дикторы?
– Ну, например, мы шестеро – Левитан, Высоцкая, Леонтьева, Кириллов, Шилова и я – имели высшую категорию. Денег хватало. Вторая категория уже позволяла как-то прилично жить. А по первой категории, как сейчас помню, я получал полторы тысячи. Звания уже не оплачивались, это, так сказать, бесплатные приложения.

– Какой этап в процессе создания передачи наиболее приятный?
– Самым интересным в работе, конечно, были люди. Например, гостей в свою программу “Седьмое небо” я всегда подбирал сам. Иду как-то через переход в Охотном Ряду и слышу: отличная музыка звучит, народная и люди стоят. Подхожу: какие-то ребята бородатые в тельняшках играют на народных музыкальных инструментах, но как играют! Я остановился, как и все, стал слушать. Они закончили играть, подхожу и говорю: “Ребята, спасибо вам!”. А они: “О! Виктор Иванович!”. Оказалось, что это оркестр под названием “Карусель”, они объездили весь мир. Говорю им: “Ребята, знаете что, я вас приглашу на передачу. Только побрейтесь, ради Бога, и примите нормальный вид!”. Договорились обо всем, и они приехали в великолепных костюмах, шитых золотом… Это были замечательные творческие встречи на “Седьмом небе”.

- фрагмент интервью сайту Кино-Театр.РУ

12 апреля 1961 года Виктор Балашов сообщил стране о полете Юрия Гагарина.

- Виктор Иванович, расскажите о том, как Вы объявили полет Гагарина. Потому что это было всеобщим ликованием. Вот я хронику смотрю... Нельзя сейчас объявить по телевидению что-то такое, чтобы так люди тогда радовались...
- Ничего, никаких объявлений нет и долго не будет. А если даже что-то будет, то скомкают, прожуют и не подадут так, как надо. Это тоже искусство. Подача материала... Ведь тебя слушают миллионы людей, а они того не поймут. Они только сами себя слушают. Ведь большинство, кто на экране, у них вроде как бы одна мысль: а как я выгляжу, а как я читаю или как я веду передачу. Нет такого посыла за объектив.
- Самолюбование, да?
- Да, собой немножко любуются.
- Вы тогда выполняли заказ, допустим, Политбюро, а они сейчас выполняют заказ кого-то другого или других. В чем разница?
- Нет. Это был еще идеологический заказ, партийный заказ.
- А сейчас и партия одна, и партия другая...
- Вся страна жила одним дыханием. Пусть оно было порой не очень хорошим. Но вся страна жила, подчиняясь этому дыханию, общим настроем.
- А где же тогда логика. Мы боролись за многопартийность. И это что получается...
- Ну а что от этой многопартийности получилось. Ведь мы в течение десяти лет не можем твердой ногой ступить на землю. Мы не знаем, где мы болтаемся. Мы знаем только... что, сто олигархов набралось? Кто они, откуда? Все схвачено, все продано, все куплено. Я не знаю, что происходит. Я не ругаюсь, бог с ними, пусть они богатеют... Ведь дело в том, что жизнь человека очень коротка. Об этом все почему-то забывают. Где-то умер твой приятель, знакомый, родственник, а ты думаешь, что вот он умер, а я-то еще живой, а я буду жить еще ой сколько. Ничего подобного. Все кончится. Очень быстро кончится. Жизнь - это тайна, мгновение какое-то. Вот этому люди никак не могут поверить, уяснить и понять для себя. А ведь после смерти жизнь продолжается...

- фрагмент интервью сайту Кино-Театр.РУ

Работая на Центральном телевидении, Виктор Балашов вел множество передач, среди которых – "Голубой огонек", "Эстафета новостей", "Новости", "Время".

– Кто в наибольшей степени влиял на форму и содержание передач?
– Все решалось достаточно просто. Если появлялась идея, я шел с предложением в Редакцию программ к Виктору Ивановичу Осколкову с передачей, которую, конечно, заранее заявлял, и он ее ставил в сетку, потому что доверял. Конечно, все руководство было в курсе, какие готовились программы, и если стоящие, никто никогда не возражал. В своей программе я все делал сам: были и автор, и ведущий, и артистов приглашал, находил спонсоров – это было сложно. Например, программу “Седьмое небо” записывали на башне в ресторане – значит, надо столы накрыть. Абсолютно весь процесс организовывал самостоятельно.

– А за что могло ругать начальство?
– Во “Времени” я всегда делал репортажи, очень любил их. И однажды до смешного дошло. Готовил репортаж из Кремля, где шла реставрация старины. И вдруг увидел: стоит трон, а я немножко понимаю в этом деле, много читал, знакомился, люблю русскую старину. Подхожу к мастеру-реставратору узнать, чей это трон. Оказывается, Иоанна Грозного. Я, конечно, сделал репортаж о реставрации такого экспоната. На следующий день меня вызывают к начальству: “Что было у вас в репортаже из Кремля?”. Я говорю: “Реставрация трона Иоанна Грозного. А в чем дело?”. “Да, – поясняет руководитель, – звонок был из Центрального Комитета партии, говорят, Балашов дошел до того, что стал троны показывать”.

– Лично вам мешала цензура?
– На меня цензура нисколько не влияла, меня это не интересовало вообще, мне давали материал, я с ним работал, делал репортажи… Правда, любил импровизацию в эфире – сидишь в рабочей форме, настрой хороший... Любил добавлять: говорил не то, что написано в тексте, а что-то от себя. Мне председатель Гостелерадио товарищ Лапин запретил все мои импровизации в эфире, и тогда я придумал одну фразу, которую знал весь Советский Союз. Она как-то пришла неожиданно сама. Читаю информацию строго, делаю маленькую паузу, смотрю в глазочек камеры и с легкой полуулыбкой: “И о погоде”. Больше ничего абсолютно. Вся публика Советского Союза ждала этого момента. Ничего не мог Лапин со мной сделать. И до сего дня многие мне вспоминают: “Виктор Иванович, и о погоде?”.

– Чье участие в создании передач, на ваш взгляд, незаслуженно недооценивается?
– Безусловно, важна работа не только в кадре, но и за кадром. Работа редактора была накатана: с телетайпа приходит лента, которую он быстро срывает, бежит к машинистке, та печатает, он сразу редактирует. Это было что-то типа конвейера, останавливали который мы, потому что забирали текст. Так что такой полет новостей сразу в эфир был возможен благодаря точной редакторской работе.

– А чего больше на телевидении – творчества или ремесла?
– Это ведь кто как себя поведет. Я никогда не считал свою работу ремеслом. Это не просто творчество, это тонкое творчество: быть в ограниченном рамкой пространстве, где задействована только твоя личность: голос, дикция, манера держаться. Я, например, всегда подкладывал подушку под себя и другой совсем становился, диафрагма сразу поднимается, дышу по-другому, это же все важно!

- фрагмент интервью сайту Кино-Театр.РУ

Он же был одним из соавторов и ведущим популярной программы "Победители" ("Клуб фронтовых друзей").

— Виктор Иванович, много лет Вы вели замечательную, любимую миллионами передачу «Клуб фронтовых друзей». Почему она прекратила существование?
— За время работы на телевидении я провёл огромное количество уникальных передач. И среди них самая для меня уникальная и дорогая — «Клуб фронтовых друзей». Клуб победителей. На эту передачу ко мне приходили в студию ветераны войны — от солдата до маршала. Это была история Великой Отечественной войны в судьбах конкретных людей, которые ковали нашу Победу в этой войне, и эту передачу телевидение должно было беречь, как никакую другую передачу. Было записано около ста двух-, трехчасовых передач. Приходили военачальники, командиры частей и соединений, герои Советского Союза, те, кто сражался на Курской дуге, принимал участие в обороне Сталинграда, освобождал Берлин… Но наступило время захватчиков, которые не только закрыли передачу, но и… Это огромная моя боль: исчезли записи.

- фрагмент интервью сайту Кино-Театр.РУ

Возможно, всё не так безнадёжно, как описывал Виктор Иванович. Гостелерадиофонд опубликовал несколько фрагментов записей для этой программы. Не исключено, что их может быть и больше, как уцелела большая часть выпусков программы "До и после полуночи", но пока это всё, что мы можем посмотреть.

– Какая программа более всего повлияла на вашу профессиональную судьбу?
– Программ было очень много: “Эстафета новостей”, “Время”, “Новости”, “Московские новости”, которые я, кстати, первый начал. “Огоньки”, конечно, разные космические передачи. Вел репортажи с заводов, фабрик, из институтов, академий, больниц. Строилась телевизионная башня, я вел оттуда пять или шесть репортажей: башня растет и я расту, башня выше и я поднимаюсь, веду репортаж.

Основная передача, которую я любил и отдал ей все, – “Победители”. Герои ее были от солдат до маршалов. Сначала она называлась “Победители”, а когда мы с Германией стали дружить, дали другое название – “Клуб фронтовых друзей”. Последней моей телепрограммой стала передача “Седьмое небо”, которую я вел прямо с телебашни. Программа прекратила существование в 1996 году, тогда же закончилась моя работа на телевидении.

- фрагмент интервью сайту Кино-Театр.РУ

В 1996 году Балашов принял решение об окончании своей профессиональной деятельности в качестве тележурналиста. После этого он перешёл на работу в молодую тогда радиостанцию "Говорит Москва" (с 2014 года - "Радио Москвы").

— Вас убирали с экрана. И вы так просто сдались, без боя?
— А что мы могли сделать? Не создавая излишнего шума, мы уходили. Кто на пенсию, кто по собственному желанию. Закончилась наша эпоха на телевидении.
— Наверное, банальный вопрос, но если сравнивать советские времена с нынешними, то…
— Ну что говорить о нынешних временах… И так каждому видно. Сегодня многие считают, что главное — это материальный достаток. У меня в этом плане пока терпимо, ведь я получаю две пенсии: одну как инвалид Отечественной войны, другую за выслугу лет. Плюс гонорары за работу на радио. В общем, денег хватает на жизнь, учитывая, что по ресторанам я не хожу и за девочками не бегаю. Но многое мне, конечно, не нравится. Я, пускай «бывший», но все же отдал экрану десятки лет, поэтому мне проще объяснить на примере телевидения. Раньше как было? Идет программа передач, диктор нормальным человеческим языком читает: сейчас вы увидите то-то и то-то. А сегодня? Бесконечные компьютерные заставки: все крутится, гремит, летит, взрывается. Потом страшный голос за кадром: а сейчас вы увидите американский фильм «Мертвые не потеют»… Зачем все это надо? Почему меня, зрителя, пугают этим страшным неестественным голосом? Неужели нельзя по-человечески сказать? Ну не хотите, не надо даже говорить «добрый вечер, дорогие друзья», просто обычным голосом объявите название фильма или передачи. Может, я и не прав, но эти новомодные, современные штучки на экране отрицательно влияют на психику здорового человека. И так ведь живем в сумасшедшем доме.

- фрагмент интервью сайту Кино-Театр.РУ

Официально уйдя с телевидения, Виктор Иванович не расстался с ним насовсем - он так и продолжал появляться, но разово.

- Счастье, что вы под защитой были, что ты кому-то был нужен...
- А сейчас защита называется крышей. Вот если есть у тебя крыша, значит, ты будешь жить. Нет у тебя крыши - не будешь. Есть у тебя друзья по тусовке (кстати, слово это я терпеть не могу, это какое-то помойное слово)... Нет и-де-о-ло-ги-и.
- Чтобы не пугать этим словом наших читателей, скажем, нет стержня, возле которого крутится все.
- Это и есть идеология государства. Без нее никак нельзя. У американцев, у англичан, у них есть какой-то идеологический фронт. Для государства он необходим. А сейчас не поймешь ничего.
Что такое счастье? Счастье - это относительное, конечно, понятие. Потому что каждый человек счастье видит в своем каком-то видении, в своем понимании, в своем ощущении. Счастье в любви бывает.
- Вот есть такое выражение: счастье - это когда нет несчастья.
- Да это главное, чтобы несчастья проходили повозможности мимо. Но жизнь так устроена, что все будет чередоваться. Будут хорошие, счастливые, радостные дни, будут и плохие, неудачные дни. Так устроено. И перестроить это невозможно. Но средний какой-то уровень в стержне жизни все-таки должен быть. Сегодня этого нет. Так что я думаю, что мы сегодня живем за чертой этого среднего уровня жизни, гораздо ниже, где-то там, скажем, в подвальном помещении.
- Счастье, что вы под защитой были, что ты кому-то был нужен...
- А сейчас защита называется крышей. Вот если есть у тебя крыша, значит, ты будешь жить. Нет у тебя крыши - не будешь. Есть у тебя друзья по тусовке (кстати, слово это я терпеть не могу, это какое-то помойное слово)... Нет и-де-о-ло-ги-и.
- Чтобы не пугать этим словом наших читателей, скажем, нет стержня, возле которого крутится все.
- Это и есть идеология государства. Без нее никак нельзя. У американцев, у англичан, у них есть какой-то идеологический фронт. Для государства он необходим. А сейчас не поймешь ничего.
Что такое счастье? Счастье - это относительное, конечно, понятие. Потому что каждый человек счастье видит в своем каком-то видении, в своем понимании, в своем ощущении. Счастье в любви бывает.
- Вот есть такое выражение: счастье - это когда нет несчастья.
- Да это главное, чтобы несчастья проходили повозможности мимо. Но жизнь так устроена, что все будет чередоваться. Будут хорошие, счастливые, радостные дни, будут и плохие, неудачные дни. Так устроено. И перестроить это невозможно. Но средний какой-то уровень в стержне жизни все-таки должен быть. Сегодня этого нет. Так что я думаю, что мы сегодня живем за чертой этого среднего уровня жизни, гораздо ниже, где-то там, скажем, в подвальном помещении.

– Что вы считаете главным своим достижением?
– Работал и работал – какое достижение? Работал над собой, что и советую всем. Все-таки должна быть личность, а это заключается не только в какой-то внешности, а в чем-то, что даже трудно передать. Во взгляде, в улыбке, в манерах держать руки, в звучании голоса, в дикции, даже поворот головы – это все на экране имеет значение, потому что ты заключен в такую рамку фотографическую и надо, чтобы в ней тебя принял зритель. Это очень сложно. Это не актерская работа, где можно ходить по сцене, размахивать руками. Многие на экране этого не понимают. Они себя показывают: вот я, возьмите меня, я хороший. А ведь самое главное – не надо об этом думать. Если тебя приняли, так оно и пойдет, только работай, честно исполняй свою работу. Чувствуй себя человеком и пропускай текст через себя, через свою душу. Помню, мне советовали: ты делай ударение на сказуемое. Я читаю так, как мое сердце подсказывает. Подчеркивать, выделять главное, конечно, тоже надо, но небездумно, а с душой это делать. Потому что по тексту идешь и уже чувствуешь, что вот здесь нужно усилить или опустить чуть-чуть. Вот тогда ты человек, тогда тебя и понимают, и слушают.

- фрагмент интервью сайту Кино-Театр.РУ

На пенсии он продолжал до последнего держать себя в тонусе. Но всё равно годы взяли своё.

23 июня 2021 года Виктор Балашов скончался. Через 3 дня его похоронили на Троекуровском кладбище. Здесь же покоятся Сергей Доренко, Валентин Зорин, Анатолий Лысенко, Игорь Малашенко, Анна Политковская, Сергей Супонев и другие журналисты. Они в разные эпохи добились успеха и разными путями, но время собрало их вместе...