Марианна Максимовская в эксклюзивном интервью Наталье Синдеевой рассказала о закрытии «Недели», агрессии в обществе и уходе из журналистики.

О причинах закрытия «Недели»

Отвечая на вопрос о том, была ли она готова к закрытию программы, Марианна отметила, что программа существовала 11 лет «в каком-то смысле вопреки ситуации, может, даже в профессии».

«Честно говоря, в какой-то момент я устала отвечать на эти все вопросы. Почему не закрыли, а как так, как вы встроены? Я все время пыталась искать какие-то оригинальные варианты ответа, потом просто плюнула и стала одну формулировку какую-то все время проговаривать. И, в общем, понятно, у нас в принципе было какое-то особое положение в каком-то смысле на рынке, хотя мы ни разу не были оппозиционной программой, мы не были партийной программой <…>

Вообще 11 лет для любой программы — это очень большой срок. В определенных политических или профессиональных условиях тем более. Это, правда, много. «Неделя» — это программа-долгожитель <…>

Но наступает момент, когда ты принимаешь то или иное решение. Мне стало очень сложно работать и чувствовать свою аудиторию. <…>

Я произношу словосочетание «вооруженные сепаратисты», одна часть аудитории говорит: «Она продалась властям, кому-то, их надо называть „террористы“. Почему она не произнесла слово „террористы“? Как это вообще? Понятное дело, все с ними ясно». Другая часть аудитории говорит: «Как это возможно — ополченцев называть сепаратистами? Да это невозможно!». Это происходило изо дня в день, изо дня в день. <…>

Мы живем в совершенно новой ситуации. Все вокруг настолько изменилось, что мне показалось, что надо принимать какое-то абсолютно нелинейное решение. В том числе честнее намного закрыть программу, не искать какие-то варианты уговора всех частей аудитории, склеивания этой аудитории. Это невозможно практически. Я чувствую, что я не могу сейчас склеить аудиторию, ну не могу. Это невозможно в данной ситуации здесь и сейчас.»

Тем не менее, Мксимовская не исключила своего возвращения в журналистику: «Я сейчас, на данный момент, не вижу себя в журналистике. Вот здесь и сейчас я не вижу себя в журналистике. Возможно, все поменяется. Это совершенно не означает, что я брошу новое дело, которое пока мне сейчас очень нравится, которое у меня, правда, вызывает большой интерес. И что я точно знаю, что сейчас я все свои силы, все абсолютно туда брошу.»

Об агрессии в обществе

Марианна Максимовская отметила, что она очень страдает от возросшей в обществе агрессии: «Вот я физически болею от агрессии, которая вокруг, сейчас все говорят про градус ненависти, все повторяют, и я тоже. Все как мантру — градус ненависти в обществе. Я это чувствую невероятно совершенно. Мне физически от этого плохо. Я не знаю, что с этим желать. Когда глубоко уважаемые мной люди начинают в Фейсбуке раздавать моральные оценки, с кем-то расходится. <…>

Хочется что-то ответить, но я себя останавливаю. <…> Я себя останавливаю, потому что тогда ты приумножаешь сущности, нельзя эту агрессию возвращать, потому что ты ее просто выводишь на новый виток и получаешь эту же агрессию, только в виде большей воронки. Это очень неправильно. Я очень надеюсь на то, что это как-то уляжется. И вообще мне кажется, что для нас всех потом нужен будет сеанс массовой психотерапии, надо будет как-то из этого состояния депрессии, агрессии выходить.»

О работе в «Михайлов и партнеры»

«Я эту группу и агентство знаю уже очень много лет. Так получилось, что мы работали вместе и дружили с основателями этой группы. Это мои личные друзья, и мы очень много лет знакомы, дружим семьями. Проводили где-то время, знакомы с ребятами, которые работали в агентстве, раньше работали, работают сейчас. <…>

В группе очень много направлений, то есть это не только чистый пиар, создание репутации той или иной компании, какие-то информационные сопровождения той или иной компании, это крупные клиенты, это социология, это консалтинг. В группе семь направлений, и этим всем мне придется заниматься.», — отметила Марианна.

Об Алексее Навальном и его интервью в «Неделе»

Отвечая на вопрос о её отношении к Алексею Навальному, Марианна рассказала, что она стала первой журналисткой, которой удалось взять у него интервью (это было еще до событий декабря 2011 года на Болотной площади).

«Вообще я взяла первое телевизионное интервью у Алексея Навального, вообще его первое телевизионное интервью в жизни. Это было очень давно. Повод был — его участие в «Русском марше». Тогда это многих покорежило, потому что его образ не коррелировался уже тогда с человеком, который ходит на «Русские марши», которые тогда представлялись маргинальными и вообще какими-то такими, к которым лучше не приближаться. И он объяснял долго, вообще он борец, он так вот сразу сел, наклонился ко мне и он был готов не со мной, а с аудиторией бороться, настаивать на своем, объяснять свою позицию, мне он очень этим понравился <…>

Я могу сказать, что он, безусловно, стал, если говорить про несистемную оппозицию, то он, конечно, стал лидером, наверное. Во времена Болотной как такового лидера не было, в чем многие обвиняли внесистемную оппозицию, сторонников, что надо же с кем-то ассоциировать движение. Любое политическое движение должно иметь, прежде всего, лидера, чтобы было понятно, что вот лидер, он такой, движение такое. Очевидно совершенно, что в какой-то момент Навальный перетянул на себя это одеяло.»

О юбилее Константина Ремчукова

Отвечая на вопрос об отношении к недавнему скандалу вокруг фотографий с дня рождения Константина Ремчукова, которые опубликовал Алексей Венедиктов и на которых Алексей Алексеевич, Марианна Максимовская, Владимир Познер запечатлены рядом с Михаилом Леонтьевым и другими сторонниками действующей власти, Марианна заявила, что нисколько не обижена на Венедиктова и вполне понимает его мотивацию:

«Такие настроения у людей у всех, и с одной, и с другой стороны. Такой этот градус высокий нетерпимости вообще ни к чему, что происходит, я понимаю, почему это происходит. Я это прекрасно понимаю, в каком-то смысле разделяю эти чувства. Мы ругались, мы выясняли какие-то отношения, где-то там же, идя к двери, Миша: «Ну что ты меня ругаешь все время». Леша сделал фотографию и выложил ее в интернет. Я его действительно попросила этого не делать, понимая, какую реакцию вне контекста, вне всего этого может вызвать. Ну он выложил. В общем, я не обиделась на Лешу, это его… <…>

Мы говорили потом с Алексеем по этому поводу: «Послушай, ну да, пусть видят. А что такого? Ну и что?». Говорю: «Ну Леша, люди же не понимают, о чем шла речь, о чем мы разговаривали». «Понимаешь, я как раз да, я провоцирую аудиторию, — говорит Венедиктов. — Да, я провоцирую аудиторию, я — профессиональный провокатор аудитории», — говорит он не без такого бахвальства вполне понятного. «Но я это делаю специально — чтобы приучить аудиторию, что и с оппонентами надо и можно разговаривать. И на сложные какие-то вопросы иногда бывают простые ответы, как и, наоборот, на какие-то, казалось бы, простые вещи нет простого решения, есть только самые сложные решения, которые всем вместе искать. Да, я — провокатор, я провоцирую, чтобы в результате все начали разговаривать, договариваться, снизили этот уровень агрессии <…>

Поэтому я на него, например, ни разу не обиделась, наоборот, поняла его мотивацию. Я в этой ситуации всех понимаю — понимаю и Венедиктова, которому по приколу выложить такие фотки…»