В марте новостной портал Life News станет телеканалом с ведущими, приглашенными гостями и корреспондентами по всей стране. Генеральный директор холдинга News Media Арам Габрелянов рассказал журналу «Афиша», как он будет делать телевидение без сплетен, сколько это стоит, и чего никогда не покажут в эфире самого отчаянного русского медиа.

Максим Мартемьянов: Когда запускается канал?

Арам Габрелянов: Думаю, что первого марта. Собственно, штат портала Life News плавно переходит в телевидение. Сайт останется как есть, там по-прежнему будут заметки, но в него вклинивается телеканал. Вот только сегодня нам привезли образцы сумок на колесах, куда наши корреспонденты будут складывать все оборудование. Привезли бы раньше, наш человек в Осетии был бы уже с такой сумкой. Она специально сделана: ее и на плечи можно повесить, и в багаж не надо сдавать. Очень переживаю, как бы наш финансовый директор Андрей Анатольевич не повесился.

М: А есть повод?

Г: Конечно, это ведь все денег стоит. У нас теперь будут работать 26 групп: журналист и оператор. И это только в Москве. А у нас уже 21 город полностью экипирован техникой, и во всех городах-миллионниках созданы отделения. Минимальный состав — четыре человека. В Питере больше — там девять человек. Кому ближе, тот и поедет на место событий, где бы что ни случилось. Получается, что мы увеличиваем штат корреспондентов в два раза, а монтажеров в три раза — с шести до восемнадцати. Сейчас проблема только одна: люди привыкли писать под сайт, а теперь им придется делать сюжеты. Вот вчера мы узнали, что Пугачевой делают коронографию. Еще три месяца назад Life News бы на ура поставил заметку с какой-нибудь фотографией. А сейчас круглый стол по каналу говорит: идите на хер, у вас нет видео. Ну мы сняли, как Пугачева выходит из «Бакулевки», — это уже сюжет. Это другой уровень достоверности. Так что теперь у нас никаких сплетен не будет. Потому что по телевизору не покажешь сплетню, как говорящую голову. И не покажешь, как наши разводят кого-то по телефону, представляясь людьми из прокуратуры. И аудио тут не поставишь, это ведь не радио.

М: А кто будет главным редактором канала?

Г: Я и буду. Но всю концепцию разрабатывает мой сын Ашот. Моя же задача в том, чтобы набрать людей, научить их — я сейчас как отдел кадров. У нас каждый вечер с шести до семи проходят семинары, на которых мы обсуждаем, как и что будем делать. Рассказываю не только я, потому что некоторые вещи я и сам не понимаю. Я ведь на телевидении никогда не работал.

М: Тогда объясните, зачем это вам?

Г: Лет через двадцать вся планета будет опутана Wi-Fi и LTE, всей этой херней. Будет так, как хотел Джобс, который собирался выпустить телевизор, заточенный под Siri. Этот самый Siri будет по запросу выдавать людям то, что они хотят смотреть. Вот мне мой первый зам только что прислал сообщение: выборы в Осетии признаны недействительными. Вы не будете ждать, когда программа «Время» расскажет вам об этом, вы пойдете на Life. Я проводил анализ: люди в возрасте от 25 лет и моложе вообще не понимают, что такое сетка вещания. Они не понимают, что значит ждать программу «Время» в 21.00. Как мы привыкли в свое время. Теперь это как сходить в кино. Иногда можете сходить — случайно или по праздникам. А если нужны новости, взял айфон — и все.

М: Все-таки в чем принципиальное отличие между телеканалом Life и теми роликами, которые ваши люди всеми правдами и неправдами добывают сейчас?

Г: У нас есть набор роликов, набор сюжетов. Но нет подробного рассказа о той или иной ситуации. У нас нет экспертной оценки. В общем, у нас нет продолжения этой истории. Сейчас главная новость — выборы в Осетии. У нас идут ролики, но специалистов, которые рассказывают и объясняют, в чем там дело, нет. По сути, сейчас Life отвечает на вопросы «Кто?», «Что?», «Где?» и «Когда?». Но Life не отвечает на вопрос «Почему?». Для этого нужна другая площадка.

М: Как это будет выглядеть?

Г: Мы будем отвечать на вопрос «Почему?» не с какой-то точки зрения, которая мне нравится, а с позиции общего. Прохорова убрали — в студии у нас сидит человек, который говорит, что это хорошо, сидит другой и говорит, что это плохо. И сам Прохоров может сидеть. Мечта ведь какая: уволили Кудрина — он должен быть в студии. А параллельно идут ролики из министерства, где сотрудники как-то комментируют ситуацию. Полностью раскрываем тему дня. Вот для чего делается Life News TV. Вот было событие — бунты в Англии, их месяц обсуждали.

М: Если бы у вас на тот момент было телевидение, вы бы смогли так долго одну тему держать?

Г: Запросто. Я думаю, что на одной драке Антонова можно весь день держать сайт с телевидением. Сейчас я вижу две задачи журналистики на ближайшие пять-десять лет. Первая: найти эксклюзивную новость. Второе: креативно ее подать. То есть не просто выложить ролик с дракой Антонова, но и найти этого мотоциклиста, в общем, подать новость со всех сторон.

М: Вы сказали, что у вас будут ведущие и будут корреспонденты и операторы. Кто эти люди?

Г: Семьдесят процентов корреспондентов, которых я беру, это молодые ребята с других каналов. Только провинциальные — мне нужны люди, не испорченные центральными каналами. Мне не нужны журналисты, которые будут все спихивать на продюсеров, а от себя давать только морду лица.

М: А ведущие?

Г: Люди в студии должны быть грамотными, образованными, но политически не ангажированными. Вот что мне не нравится в наших телеканалах: некоторые передачи смотришь, и там журналисты уже начинают учить людей. Журналист не должен этим заниматься, он должен рассказывать. Пока мы ни одного ведущего не взяли. Пока присматриваемся. Будет всего восемь ведущих.

М: У вас уже есть сетка вещания?

Г: С шести утра где-то полчаса-час будет идти обсуждение газет. Будем приглашать главных редакторов — они будут показывать свои газеты и отчитываться о том, что сделали. Я уже видел студию: она очень красивая, и там есть уголок утреннего эфира, очень уютный. Может, ведущий будет приглашать журналистов, которые написали какую-то нашумевшую заметку. Может, будут обсуждаться футбольные матчи. А параллельно в главной студии уже будет готовится дневной эфир, и через час уже пойдут новости. Тут тоже ведущий. Вот задержали Батурина — значит, в студии уже должны быть юристы, специалисты, родственники, жена его. С включениями его сестры из Англии.

М: Значит, идут новости, ведущий рассказывает, что задержали Батурина, бунтует Лондон. Потом он делает паузу и говорит: а теперь к главному событию — драка Антонова с мотоциклистом. Так все будет?

Г: Да, конечно.

М: И вы думаете, что такая тема может удержать людей?

Г: Ну, а что? 2400000 просмотров было у нашего ролика. Вот вы его видели?

М: Видел.

Г: А ведь вы не самый глупый человек в этой стране. Это и есть сила: люди не хотят признаваться, что читают газету «Жизнь», но все равно читают. Тут главное — понять, что на данный момент людей интересует. Вот была история с кисочкой, которая в каком-то городе задавила маму с дочкой. Никто не думал, что это вызовет сумасшедший резонанс и начнет рвать всех. За час — 30000 просмотров.

М: А кто ваши инвесторы? Три месяца назад вы говорили, что ведете переговоры.

Г: Инвесторов нет. Деньги вкладывает только компания News Media. У нас была договоренность с НТВ, чтобы делать канал вместе, но не срослось, не получилось в силу ряда причин. Мы должны были делать это 50 на 50.

М: А почему с НТВ?

Г: В этом деле замешаны очень большие инвестиции, и мы хотели поделить риски. Кроме того, у НТВ большие архивы, которые нам бы понадобились. Но не получилось. У них свои задачи, у нас — свои. Получалась конкурентная среда: они ведь свой сайт перезапустили — и теперь похожи на Life News. Владимир Кулистиков — очень властный человек, и он хотел здесь порулить. Но и я властный человек, тоже говорил, что порулю. В общем, не договорились.

М: Сколько вам пришлось вложить?

Г: На запуск у нас есть от 12 до 15 миллионов долларов. Эта сумма на весь процесс: от идеи до запуска первого марта.

М: За какое время должен окупиться канал?

Г: По плану — за три года. За это время он должен будет покрыть все расходы и выйти в ноль. Потратим за это время 30–40 миллионов. Но кто его знает. Может окупиться он и через десять лет, а может — через год. Может, акционеры скажут, давайте продавать. Все же имеет цену. Предложат купить газету «Жизнь» за 100 миллионов — можно будет подумать.

М: Как вы планируете вещать? Это будет интернет-телевидение или вы собираетесь выходить на спутники или кабельные сети?

Г: Это такая интеграционная штука. Будет интернет-телевидение, в котором пользователь найдет три раздела: онлайн-трансляция, пять-семь хотовых новостей дня, которые будут подробно освещаться, и, что называется, video on demand — то есть можно будет любую информацию запросить и скачать в телефон или компьютер. Это так и останется сайтом Life News.

М: Но вы все же собираетесь вещать в спутниковых сетях?

Г: Да, скорее всего. Мы пока не решили, куда мы пойдем. Но мы хотим, чтобы было вещание. Мы ведем переговоры с «Триколор ТВ», «НТВ-Плюс», «Акадо». Смотрим. Но учитывая, что я понимаю, что все равно все перейдет в интернет, то в будущее спутникового телевидения как новостного я не верю. Мы затачиваемся на пять-десять лет вперед. Мы хотим связать телевидение с интернетом. Пока в России никто такой жесткой связи не делал.

М: А «Дождь»?

Г: Ну, «Дождь» хороший телеканал, мне нравится, но это не интернет-телевидение. И у них нет своих новостей. Они копипастеры. А мы очень много денег тратим на то, чтобы делать свои новости. Мы не будем копипастить. Вот в чем и смысл нашего телеканала: у нас не будет ни одной копипастерской новости — мы будем давать только свои эксклюзивы.

М: Вот вы сказали, что «Дождь» не интернет-телевидение, но ведь их основная аудитория именно в интернете.

Г: Понимаете, даже не в этом дело. «Дождь» смотрят люди, которые считают, что обсуждение с такой точки зрения — ну, не знаю, критической, что ли, — невозможно на Первом канале. И человек может сказать: «О, я тоже так думаю. Я оппозиционно настроен, поэтому я смотрю». Но я вообще не считаю телеканал «Дождь» журналистикой. Потому что это телевидение, которое собирает людей с похожими взглядами. Люди говорят — мы не смотрим Первый канал, потому что он прогосударственный, а мы смотрим «Дождь», потому что он антигосударственный. Но это не работа с аудиторией, не привлечение аудитории. А если у людей изменятся взгляды? Самой сути журналистики не остается. А суть журналистики одна — найти факты, которые никто другой не может найти. Вот была нашумевшая история с освистыванием Путина и Монсона. Прогосударственные каналы говорили, что это все вранье. Оппозиционные говорили, что это начало конца Путина. Навальный описывал ужасы и кошмары. Но никто, кроме нас, Монсона не спросил. А он говорит: «Да, освистали, но я не в обиде, у нас и похуже освистывают». Все обиделись. Кашин обиделся и вступил со мной в переписку. Написал, что все это вранье. Навальный написал, что вранье. Ребята, это не я говорю, это Монсон говорит. Я-то тут при чем?

М: Вы сказали, что «Дождь» не привлекает аудиторию своими новостями. Но ведь их гости немало делают рейтинг. Тот же Прохоров был у них в студии в тот самый день, когда его отстранили от руководства партией.

Г: Зато вот прошел съезд «Единой России» — это ведь тоже событие. Сможет «Дождь» затащить к себе кого-то из значимых политических деятелей «Единой России»? Не сможет. Во-первых, скорее всего, к ним не пойдут. Во-вторых — их аудитория скажет: «Фу, чего это сюда пришел этот человек, я не буду смотреть».

М: А как же Медведев, который на «Дождь» приезжал?

Г: А что Медведев? Он пришел, послушал, посмотрел и все. Он по сути дела не высказался. А те заявления, которые мы слышим от Медведева последние две-три недели, они резко противоречат политике «Дождя». Тут ведь дело вот в чем. Если ты делаешь вещание для оппозиционно настроенной части общества, то пропадает перспектива. Что бы ни делал «Дождь», их аудитория — это 5 процентов населения, критично настроенных. Дальше они не пойдут. Или вот «Эхо Москвы» — мне очень нравится эта радиостанция, я считаю, что Венедиктов — блестящий менеджер и организатор. Но у них тоже нет роста. Они свое взяли, и так с этим и останутся. Я хочу окучить поляну людей, которых интересуют новости — без разницы, с какой точки зрения они преподнесены. 80 процентов населения интересуются теми или иными новостями — вот они наши.

М: Будут запретные темы?

Г: Не, ну конечно, будут. Если тема будет мешать государственным интересам, то мы ее запретим. Если, не дай бог, какой-то теракт и не нужно что-то показывать в прямом эфире, то мы не будем. Когда была Манежка, я лично отсматривал все ролики. Потому что ситуация в Москве была накалена, любая мало-мальски неправильно сказанная вещь могла взорвать ситуацию. Это, наверное, не демократично, но я пару сюжетов не пропустил. Молодые журналисты выступали: «Это же то, что сами люди говорят!» Мало ли что они говорят. На заборе тоже «член» написано. Так что я просто не разрешил.

М: А личная жизнь политиков и чиновников — это государственные интересы?

Г: Личная жизнь политика не является запретной для любого телеканала. Но личная жизнь членов его семьи, если они не участвуют в политике, это табу. Я всегда говорю так: лесорубов трогать нельзя. Вот Ельцин. Одна его дочка, Татьяна, бросилась в политику. Конечно, об этом надо говорить. Но вторая — обычная домохозяйка, о ней говорить не надо. Может, вы заметили, что мы детей никогда не трогаем, всячески обходим. Родилась дочка у Киркорова. Я сказал, что про него можете писать все что угодно, а вот про ребенка нельзя. Это ребенок, он не при делах. Папа — да, он суперзвезда — пишите про него что угодно. И на канале точно так же будет. Пишете, снимаете про Кудрина — ради бога, но про детей Кудрина ни слова.

М: Банальный пример: 31-е число. Люди вышли, покричали с плакатами. ОМОН всех повинтил, побил — что показывать, а что нет?

Г: Так мы все это и сейчас показываем.

М: В интернете. А если выйдете на спутник?

Г: А что тут такого? Это миф, что кто-то не разрешает. Мне никто ничего не запрещает.

М: Тогда другой пример. Разбился «Локомотив». У вас на сайте — кадры с обожженным хоккеистом Галимовым. На российском телевидении, хоть на каком, представить себе, что на экране появится сюжет, где человек с 90-процентными ожогами…

Г: Кричит.

М: Кричит, да. Так вот, представить это невозможно.

Г: Почему?! Но это жизнь! Я же это не подмонтировал, не наврал. Наоборот, это видео ужасно людей подвигло на переживания. Ни один человек не написал: суки, зачем вы это показали? Наоборот — держись, мы за тебя переживаем.

М: А теракт в Домодедово?

Г: Когда теракт свершился, показать можно все. У нас был случай, наши журналисты раскопали один документ о том, что в Москву направилась группа террористов. Мы его опубликовали. На меня вышли из спецслужб, и состоялся очень жесткий разговор. Мне сказали: «Арам, вы очень сильно нас подставили, нам пришлось экстренно вывозить своего агента». Я признаю это как свою вину. Это очень опасная вещь. Или в «Известиях» раскопали, что некий олигарх собирается продать стратегический запас каких-то металлов. Я тоже сказал, что это нельзя печатать — это государственная тайна. По цене и по количеству можно определить запасы государства. Любой западный аналитик сможет все очень легко посчитать. Зачем нам это писать, ведь мы тут живем.

М: Будут ли у вас неприкосновенные герои?

Г: Президент, премьер, патриарх и руководители других конфессий — это те люди, которых мы будем показывать так, чтобы не навредить стране. На любом западном канале люди понимают, что есть президент Обама, который олицетворяет американское государство — даже отвязный Sky News четырежды подумает, прежде чем дать какую-то информацию. То же самое с религией. Сейчас был пояс Богородицы — многие поливали грязью верующих, которые там стояли. А у нас во всех изданиях очень вежливо с уважением об этом писали. Вера — это право любого человека. Я как руководитель объясняю, что насмехаться и прикалываться над сотней тысяч человек категорически нельзя.

М: Есть ли те люди, которых вы никогда не пригласите в студию?

Г: Интересно. Я, честно говоря, никогда не думал на эту тему. Вот Путин недавно сказал: есть иуды, которые родину продают. Шум от этого высказывания поднялся! А я считаю, что есть такие иуды. Я бы не хотел, чтобы такие к нам приходили. Но если журналисты захотят их приглашать, то ради бога.

М: И кто эти иуды? Например.

Г: Я не скрываю, что считаю иудой Навального. Я сцепился в переписке с Кашиным. Я ему жестко сказал: х… ему, а не власть. А он взял и в твиттер выложил. Но пригласят журналисты Навального, и он соберется придти, я мешать не буду. Хотя вот товарищ мой Сережа Минаев его пригласил, а он не пошел. Как написал Минаев Серега — «зассал». Так что, в принципе, никакого запрета не будет. У всех свои взгляды. В «Известиях» работают люди, которым не нравится Путин, а лично мне он очень нравится. Я считаю, что он действительно человек, который смог сохранить и отстоять страну. Не все в «Известиях» так считают. Но, как я им говорю, пока я здесь руководитель, будет так, как я говорю, когда вы будете руководителями, будет так, как говорите вы.

М: Кто будут ваши конкуренты?

Г: По новостному телевидению, думаю, в ближайшее время ничего не будет. Но я знаю, что некоторые телеканалы готовят нечто подобное. НТВ это делает, готовится и Первый канал.

М: Зачем все делают интернет-телевидение?

Г: Да все поняли, что именно новости скрепят интернет и телевидение. Будет еще скреплять футбол, спорт. То есть, это, в принципе, единственные события, которые привязаны к какому-то времени.

М: Не хотите сделать еще и спортивный канал?

Г: Ну, у нас же есть Life Sports. Со временем, на следующем этапе, это будет и спортивный канал. Вот я сегодня сыну своему Ашоту сказал: «Запускаю Life News и ухожу на пенсию». А он мне: «Да ладно, какой из тебя пенсионер». Все время говорю, что все это надоело — ухожу. А потом что-то еще новое появляется. Но мы же еще будем делать и радиостанцию, и социальную сеть. Вот это мне больше всего нравится. Это будет суперобалденная социальная сеть.

М: В чем ее суть?

Г: Не-не, там секретов много, я сейчас проболтаюсь. Я не буду говорить. Меня Андрей Табаченков, который разрабатывает это все, убьет. Он мне еще семь лет назад рассказывал про облачную технологию. Он мне рассказывал, я поддакивал. Он говорил, давайте найдем деньги и сделаем это. Но руки не доходили, да и денег не было. А теперь я последние штаны сниму, но социальную сеть сделаю.