Собирать материал для этой статьи я начал задолго до создания Академии Российского телевидения. Писать сел, когда в газетах был опубликован список произведений, прошедших отбор и допущенных к итоговому голосованию на присуждение премии «ТЭФИ». В разряде «Передача об искусстве» первой среди номинантов была названа программа «Намедни». Поставил точку я, когда решение академиков было обнародовано.
Но вне зависимости от вердикта APT «Намедни» является заметным явлением на телевизионном небосклоне нынешней поры. Уж больно многое — и по форме, и по содержанию — связывает ее с тем периодом нашей жизни, который получил не очень определенное название постперестройки.
22 апреля 1995 г. православная Пасха совпала с днем рождения основателя Советского государства. Ироничный ведущий «Намедни» Леонид Парфенов не преминул, использовав цитату из «лучшего, талантливейшего поэта советской эпохи» заметить, что Ленин, мол, и Пасха — близнецы-братья.
Продолжая ёрническую стилистику «Намедни», хочу предложить анализ «трех источников и трех составных частей» программы. Поскольку ее трудно понять до конца, не проследив то, что оказалось положенным в ее основу.
Итак, источники. Первым, самым общим, являются программы о культуре и искусстве, которые традиционно были всегда хороши на нашем ТВ. Я имею в виду не столько те передачи, которые посвящены одному какому-нибудь виду искусства — от почившего ветерана — «Кинопанорамы» до молодого «Театр + ТВ». Речь идет о тех передачах, в которых используются отдельные сюжеты-репортажи на культурно-художественные темы. На самых ранних этапах существования ТВ в нашей стране, когда только складывался жанр теленовостей, непременной составной частью их были сюжеты о культуре и искусстве. Тогда же возникли журнальные телеформы, такие как «Искусство» (ежемесячный журнал) и «Музыкальный киоск» (открываемый в эфире еженедельно).
В условиях предельной идеологизации телевещания сфера искусства была своего рода отдушиной для талантливых журналистов. Тут можно было обходиться без партийных квалификаций, или, по крайней мере, сводить их к минимуму. Традиции высокой духовности, живущие в нашей интеллигентской среде, сказывались на качестве разработки этих тем. Сюжеты об искусстве, непременно присутствующие во «Времени» (а теперь еще и в «Вестях», и в «Сегодня»), всегда были выше того среднего уровня, который характерен для телеинформации в целом.
Сказанное свидетельствует о почти безграничном выборе тележурналистов, которым располагал Л. Парфенов для своей программы. И о том, что высокий уровень составляющих «Намедни» сюжетов вполне предсказуем.
Однако манера, в которой работали в те далекие времена, когда выходил в свет тележурнал «Искусство», была весьма серьезной. По нынешним понятиям даже чрезмерно пафосной. Сегодня новое поколение журналистов, к которому принадлежат Л. Парфенов и его сотрудники, предпочитает ироническое отношение ко всему и вся: серьезное, тем более пафосное, им кажется излишне сентиментальным, старообразным, идеологизированным.
Не надо думать, будто первым телеиронистом стал Л. Парфенов. Перестроечная пора, которая, с одной стороны, раскрепостила журналистов, и, с другой, привела к самостоятельной работе в эфире большое количество молодежи, выплеснула на экран то, что уже сформировалось на страницах некоторых газет («Московский комсомолец», «Комсомольская правда»). Если говорить собственно о ТВ, то нельзя не вспомнить тут программу А. Кнышева «Веселые ребята», в которой поиски в области электронных средств выразительности шли рука об руку с иронией, отчаянным выворачиванием наизнанку привычных понятий.
Поскольку в «Веселых ребятах» подчас присутствовали мотивы политической сатиры, то программе доставалось от осторожного телевизионного начальства. Каждый выпуск выходил (если выходил) с громадным трудом. Судьба этой передачи в какой-то степени повлияла на журналистов следующего поколения, к которым принадлежит и Л. Парфенов. Они очень скоро потеряли всякий интерес к политическим темам. Иронический стиль, тщательно культивируемый ими, отныне разворачивался исключительно на далеком от политики материале. Так, к примеру, работали два режиссера Д. Дибров и А. Столяров: начав с поисков выразительности в работе электроники, они вскоре соединили их с материалом, в котором присутствовали абсурд и ирония. Их программы (из которых наиболее известен «Монтаж») в значительной степени повлияли на складывание авторской манеры Л. Парфенова. Поэтому я с полным основанием вторым источником «Намедни» называю направление иронического телетворчества (к ним можно прибавить еще и такого автора, как И. Угольников, который, правда, доводит иронию до откровенного гротеска).
Ну, и, наконец, третьим источником анализируемой мною программы являются ее непосредственные предшественники в творчестве самого Л. Парфенова. Тем более что почти все — начиная от названия, кончая творческой манерой — автор не придумал здесь наново, а продолжил. Еще в 1990 г., в составе появившегося тогда Авторского телевидения, которое имело еженедельно время на втором канале ЦТ, среди прочих рубрик были «Намедни», ее вел молодой, мало кому известный Л. Парфенов. Так же, как и в нынешней своей программе, журналист вел рассказ не сидя, как это делает почти каждый его коллега, а стоя. Причем, стоя за пюпитром, подобным тому, каким пользуется Президент США, когда выступает на свежем воздухе. Ну, и, наконец, материал, которым была заполнена парфеновская рубрика. Это — нечто важное, происшедшее в минувшую неделю, увиденное, однако, не в традиционно-серьезном ключе, а в ироническом, отстраненном.
На первых порах, кстати, Л. Парфенов не гнушался политических тем. Так, в выпуске от 12.11.90 он довольно едко прошелся по тому, как отмечалось весьма чтимое тогда 7 ноября. Ирония программы «Намедни» оказывалась вполне созвучной времени: в политизированные годы она касалась всех сторон прежней, отринутой перестройкой идеологии. Притом, что партия коммунистов внешне до августа 1991 г. сохраняла свою силу, возможность критики многого из того, что было создано и вдохновлено КПСС, появилась. И журналисты охотно пользовались ею.
Но вскоре — то ли потому, что настала пора критиковать новую, демократическую власть, то ли из-за желания выделиться из общего хора политизированных журналистов — Л. Парфенов отказался от возможности иронически комментировать события, происходящие в политической сфере. Эта перемена в нем совпала с переходом от кратких комментариев по поводу происшедшего за неделю к новому для Л. Парфенова жанру (впрочем, новому и для всего нашего ТВ). Я имею в виду его «Портреты на фоне», где главной целью тележурналиста стал рассказ о человеке.
«Портрет на фоне» — одна из самых интересных телепрограмм последнего десятилетия. К сожалению, просуществовавшая не очень долго. Потому, наверное, что была весьма трудоемкой, дорогостоящей в производстве, изнурительной для работы без смены одного человека. Она достойна специального разговора. Здесь же, в качестве источника нынешней передачи «Намедни», я хочу отметить ряд ее качеств, нашедших продолжение.
Наверное, самым заметным достоинством «Портретов...», обозначенным в названии программы, было умение автора «вживить» характер и поступки, высказывания и дела своих персонажей в то, что происходило и происходит вокруг них. При этом Л. Парфенов проявлял замечательную наблюдательность, определяя в окружающем самое главное. Причем, не столько формулируя его, сколько в присущей ему иронической, несерьезной форме признавая как сущее. Вдруг оказывалось, что многое из того, что представляет собой герой передачи, разлито в окружающем, звучит в тех мелодиях, которые связаны с ним.
Кстати сказать, музыка в создании иронического фона повествования всегда у Л. Парфенова занимает особое место. Это чувствовалось еще в «Намедни-1», когда, скажем, хроника вторжения советских войск в Будапешт осенью 1956 г. дана под кокетливую песенку Эдиты Пьехи «Дунай, Дунай...» (14.07.91). Или в выпуске, посвященном Турции, переживающей экономическое чудо («Намедни-1», 19.05.91), звучат не только «Турецкий марш», но и «Никогда я не был на Босфоре», «Не нужен мне берег турецкий...».
Еще в «Портретах на фоне» Л. Парфенов испытал такое средство рассказа о человеке, как его самораскрытие в процессе рассуждений на вольные темы. Поставленные в определенный контекст они оставляли такое же впечатление, как язвительные, ироничные комментарии автора. Скажем, в портрете писателя В. Белова (4.06.92) можно было слышать серьезные разговоры насчет того, что М. Горбачев — пешка в руках американцев, что можно было удержать доллар к рублю в отношении 1:4, что новую российскую Конституцию пишут по западным образцам, и что вообще более половины руководителей у нас нерусские и т. д. Тележурналист, слушая все эти излияния, ведет себя предельно корректно, воздерживаясь от каких-либо комментариев: и так все становилось ясным.
Но даже в тех случаях, когда Л. Парфенов высказывал на экране свои иронические комментарии, нередко они становились некими парадоксальными «мо», в которых он не столько осуждал своих героев, сколько красовался сам. Таким стало название одного из «Портретов на фоне» — «Гайдар и его команда» (15.10.92) и эффектная (одновременно — не очень по делу) острота: «Ваучер и Чубайс: что тут чек, а что фамилия?»
Беззубость иронических пассажей Л. Парфенова, ирония ради иронии, становились заметными уже в «Портретах», в особенности, когда в них принимал участие М. Соколов из «Коммерсанта», способный в лукаво-иронической форме сказать существенные, важные слова. В той же передаче, где тележурналист скаламбурил насчет Чубайса, он говорил: «У нас принято не прогонять правительство, а опускать его. Как это делают в уголовной среде».
Забегая вперед, могу заметить, что в «Намедни-2», когда Л. Парфенов вернулся к прежнему своему жанру — журналу неполитических (так и хочется сказать: светских) новостей — в качестве основного сотрудника у него оставался М. Соколов, способный язвительно и внешне абсолютно бесстрастно говорить об общественно-важных проблемах. Авторами передачи это обозначалось как неполитический комментарий к политическим событиям. Его манера привлекала зрителей тем, что это были высказывания человека, откровенно далекого от политологии и соответствующей области журналистики. Он рассуждал обо всем с позиций здравого смысла. И иронические парадоксы, которые при этом звучали, высмеивали не только принципы, на которых установлена власть или поступки, ею совершаемые, но и ту «спецжурналистику», которая довольно беспринципно обслуживает политику и политиков.
Через какое-то время М. Соколов покинул программу Л. Парфенова и больше в ней не появлялся. От этого «Намедни-2» полностью избавились от злой иронии, оставшись верными иронии милой, игровой, беззлобной. В определенном смысле расставание с зубастым журналистом было последовательным: теперь уж передача в полной мере становилась светской...
Итак, мы подошли к составным частям телепрограммы, обретшей, наконец, свое нынешнее обличье. Их тоже, как прозорливо заметил вождь, три. Первая — это культурные новости, составляющие значительную часть программы. Как я указывал в самом начале, «Намедни» были выдвинуты на «ТЭФИ-95» по разряду передач об искусстве. Некоторые считали такое выдвижение неправомерным, так как «Намедни» рассказывают не только об искусстве. В самом деле, — не только. Даже — не столько. Их темы (причем, не покрывающие все содержание программы) — новости культуры. Сюда, кроме собственно искусства в его высоких, классических, формах, входят сообщения о разного рода фестивалях, конкурсах, о тех видах творческой деятельности — типа создания музыкальных клипов или новых моделей одежды — которые не всегда относят к миру искусства.
Авторов телепрограммы, собственно, эти вот, не всеми признаваемые виды искусства интересуют больше, чем традиционные. В свое время, сделав четыре подряд передачи «Портрет на фоне», посвященные популярным эстрадным певцам, Л. Парфенов поставил перед собой дерзкую задачу: через личности и искусство исполнителей воссоздать духовный облик десятилетий — M. Магомаева (60-е годы), А. Пугачевой (70-е), Б. Гребенщикова (80-е), Б. Титомира (90-е). Положив в основу часовых программ песенки, исполняемые поп-звездами, нередко трактуемые весьма иронически из-за убожества их содержания и формы, Л. Парфенов показал, как в этих сочинениях воплощается жизнь громадной страны. И замысел, и его решение были, надо признать, впечатляющими.
Однако в «Намедни-2» стало очевидным, что автора не всегда интересует этот, если его можно так назвать, социологический аспект проблемы. На переломе от «Портретов на фоне» к «Намедни-2» определились вкусы ведущего: ему стали интересны не столько собственно художественные или даже социопсихологические аспекты тем, сколько внешние, светские, связанные более с молвой и сплетнями вокруг, нежели с сутью происходящих процессов. Говоря иначе, Л. Парфенова постепенно стало все больше интересовать светское содержание культурных событий.
Поэтому я с полным основанием могу сказать, что второй составной частью «Намедни-2» стало светско-тусовочное, говоря вульгарными терминами, содержание информации. Чаще всего в передаче малозначительные, но эффектные, имеющие отклик в «определенных кругах» события ставились выше других, которые там не очень-то ценятся (потому что, признаться, просто еще не понимаются). Чаще всего от этого ранжира страдала высокая, настоящая культура, те самые традиционные искусства, которые сегодня в глазах нового поколения уступают таким явлениям, как рок- или поп-искусство, видеоарт, хеппенинг и т. д.
Достаточно перечислить сюжеты, которые привлекают создателей «Намедни-2», чтобы понять, в какую сторону направлены их интересы. Возвращение А. Пугачевой из США (30.10.93), соревнование членов правительства и художественной элиты по теннису на приз «Большая шляпа» в рамках «Кубка Кремля» (13.11.93), о валютных проститутках и ценах на них в разных столицах по сравнению с нашей (27.11.93), о посещении Третьяковской галереи женой вице-президента США А. Гора (18.12.93), о дне рождения внука С. Бондарчука, малолетнего сына режиссера-клипмейкера (4.12.93), о предсказании, сделанном бизнесмену В. Неверову, будто он женится в скором времени (12.2.94), о снижении акциза на нашу водку и повышении на зарубежную (19.2.94), о 110-летнем юбилее губной помады (5.3.94), о пейнтболе — стрельбе цветными шариками (12.3.94), о дне рождении Б. Титомира (19.3.94), о ночном клубе, открытом в помещении Союза журналистов России (9.4.94), о поселке под названием «Кремль» в Оклахоме (14.5.94), о прощальном ужине атташе по культуре посольства Швеции в связи с окончанием срока его работы в Москве (11.6.94), о презентации духов «Эдита Пьеха» в Санкт-Петербурге (8.4.95), об открытии супермоделью Клаудией Шиффер и ее двумя подругами кафе (15.4.95), о приезде в Москву другой супермодели Наоми Кэмпбелл (12.4.95) и т. д., и т. п.
Характерно, что привычная парфеновская ирония, когда речь заходит о светских материях, становится не такой язвительной и хлесткой, как обычно. Она оказывается своего рода дружеским подтруниванием, шутливым ободрением героев представляемых на экране сюжетов. Ведущий даже не скрывает своих вполне товарищеских отношений ни к авторам включаемых в «Намедни-2» сюжетов, ни к их героям. Создается впечатление, что это — одна большая компания, которая с вниманием и веселыми розыгрышами отмечает происходящие с ними события, пользуясь для этого, среди прочих, и телевизионными средствами.
В «Намедни-2», пожалуй, в наибольшей среди телепрограмм степени сказались те процессы в журналистике, которые происходят сегодня в связи с переменами в структуре общества. Я имею в виду появление большого числа изданий, откровенно ориентированных на «новых русских», на их вкусы и интересы. Это не только дорогие толстые журналы типа «Она и он», «Андрей», «Империал», «Амадей», «Домовой», «Махаон» или имеющие отныне русские издания знаменитые «Плейбой», «Пентхауз», «Космополитэн», но и журналы потоньше, прежде, кстати сказать, придерживавшиеся совершенно иной, откровенно-политизированной ориентации (в особенности значительна тут эволюция, проделанная «Столицей» от ярорадикального издания, выходящего на плохой бумаге и клеймящего сильных мира сего, к респектабельному, лакированно-рекламному светскому еженедельнику, в штатном расписании которого, указанном в каждом экземпляре, среди пяти основных отделов числится отдел светской жизни).
Нет слов, в стране появился новый класс людей (условно назову его, вслед за другими «новыми русскими», имея ввиду, конечно, то, что во всем мире обозначается как «средний класс»), и ему понадобилась своя инфраструктура — кредитные карточки, шикарные супермаркеты, банки. В числе подобных учреждений оказались и органы прессы. Кроме названных выше, существуют еще десятки, даже сотни, менее известных, выходящих нерегулярно, возникающих и вскоре исчезающих. Исчезающих, кстати сказать, потому, что они оказываются не обеспеченными спросом. «Новые русские» пока что не проявляют особого рвения к чтению: рассчитанные на них издания, по большей части, остаются не распроданными.
Что касается ТВ, то тут пока что нет столь откровенно ориентированных на «новых русских» каналов и программ. Сказывается, видимо, то обстоятельство, что эфир, в отличие от прессы, традиционно рассматривается, как интегрирующий все слои населения, принадлежащий всему народу. Впрочем, полагаю, с развитием сети кабельного ТВ, когда можно будет, как на Западе, подписаться на определенный ТВ канал, появятся специальные программы для богатых. А пока что возникают отдельные передачи, которые своим содержанием и формой стараются ориентироваться на вкусы новой части аудитории. К ним, прежде всего, принадлежат «Намедни-2».
Нетрудно проследить генеалогию этой передачи. Создатели негосударственной частной телекомпании НТВ, строя будущую сетку своего вещания, сделали акцент на новую ситуацию в зрительской аудитории. Это сказывалось даже в том, как было поставлено в компании дело информации: «Сегодня» и «Итоги» откровенно рассчитаны на респектабельного, достаточно информированного, ориентированного на западные ценности зрителя.
Кстати, Фонд «Общественное мнение», проводя исследование телеаудитории, интересовался при опросах идеологической ориентацией респондентов. И всякий раз выяснялось, что «Итоги», скажем, отличались от подобной же еженедельной программы «Воскресенье» тем, что ее зрители в большей степени признавали важность для себя западных ценностей, нежели русских. Из передач НТВ в наибольшей степени эта тенденция проявлялась в «Намедни-2», тем более, что тут сходились воедино две координаты: кроме названной еще и то, что программу (в отличие, скажем, от «Итогов») смотрела более молодая аудитория. А у молодых, понятно, особым успехом пользуются западные ценности.
Третья составная часть «Намедни-2», как нетрудно догадаться, сам Леонид Парфенов, его яркая творческая индивидуальность. Фактически, говоря обо всем в этом очерке, я, так или иначе, рассказывал о нем. Все достоинства (как, впрочем, и все недостатки) программы — это качества ее ведущего. Не потому, что, как традиционно принято в нашей стране, всякий руководитель за все отвечает. Нет, тут другой случай: кроме того, что Л. Парфенов возглавляет коллектив журналистов, а в «Намедни-2», в отличие от «Намедни-1» и «Портретов на фоне» даже сам занимается режиссурой тележурнала, он от первого и до последнего кадра определяет стилистику, во всех сюжетах формирует даже манеру закадрового текста и даже, кажется, самый способ его произнесения. При том, что в финальных титрах идет немалый список журналистов-авторов отдельных репортажей, зритель вполне может быть уверен, что все съемки сделал один человек и все комментарии сочинял и произносил — иногда даже женскими голосами — тоже один человек. Настолько велика степень единства в тележурнале. Полтора десятка человек, говоря молодежным жаргоном, «косят под Парфенова», и это им здорово удается.
Но если говорить всерьез, в «Намедни-2» собралась превосходная команда, которая понимает намерения своего шефа и на высоком профессиональном уровне воплощает их в жизнь. Как бы ни относиться к «идеологии» этой программы, нельзя не признать, что мало на нашем ТВ программ такого класса.
Ну, а что касается этой самой «идеологии», то ее Л. Парфенов формулирует на экране довольно последовательно и бескомпромиссно. Может быть, даже с излишним энтузиазмом и рвением. Не оставляющими места для каких-либо сомнений в том, что делается. Впечатление, будто талантливый журналист торопит время, полагая, что кардинальные перемены в нашем обществе, в сознании подавляющего большинства зрителей уже произошли. Что людям интересна не духовная суть происходящего в культуре, искусстве, жизни, а те эффектные, сверкающие, зазывные блестки, которыми сопровождаются подчас и культура, и искусство, и другие явления многообразной жизни.
Если уж продолжать взятую мною аналогию с четкими, недвусмысленными квалификациями вождя мирового пролетариата и попытаться обнаружить во всем, что проанализировано в эфирной ткани передач «Намедни-1» — «Портрет на фоне — «Намедни-2», некую социально-историческую (идейную, классовую, если определять в категории еще недавно любимого истмата, или духовную, творческую, экзистенциальную, если придерживаться русла популярной в нынешнее, постмарксистское время культурологии) эволюцию, то получатся довольно любопытные результаты.
Станет очевидным, что на наших глазах журналистика начинает терять один из самых главных своих, видоопределяющих признаков, который мы традиционно связывали с понятием «публицистика». Казалось бы, происшедшие в стране перемены, освободившие журналистику от стесняющей ее принудительной обязанности выражать интересы одного класса (одной социальной группы), стали объективной почвой для развития подлинной публицистики, служащей идеалам всего общества, его подавляющего большинства ан нет, после нескольких лет взлета, связанных с началом перестройки, журналистика снова начинает превращаться в «служанку», «приводной ремень», «подсобников» — какие там еще были определения в достославные большевистские времена.
Характерно, что ступени этого процесса выглядят везде почти одинаково. Сначала — бунт против ангажированности, стремление заявить о своей полной аполитичности, доходящей подчас до цинично-анархического «что хочу, то и ворочу». Затем — новая ангажированность, на сей раз — не прежняя, партийно-политическая, а новая — беспартийно-экономическая. Однако оценивая все это даже с позиций древнеримского юридического принципа «Кому выгодно?», нетрудно догадаться, что и тут лежат (вернее стоят дыбом, с торчащими наружу ушами) четко обозначенные социальные интересы.
Можно называть их как угодно, подбирая терминологию более или менее жесткую, в зависимости от позиции анализирующего или его готовности ссориться с теми, кто сегодня «заказывает музыку». Но вне терминологических определений остается суть происходящего. Совершенно очевидной становится трансформация самого корневого понятия «публицистика». Оно как бы вымывается из представления о журналистике, становится ненужным. Мало того, в определенных условиях публицистика оказывается устаревшей, свидетельствующей о принадлежности автора к тому племени троглодитов, которых воспитала еще агитпроповская эпоха.
Из журналистики, обращенной вовне, к людям (экстравертная модель общения) сегодня усилиями многих изданий и, как я пытался показать, отдельных телепрограмм, она все чаще предпочитает стать формой общения узких групп, связанных то возрастом, то музыкальными вкусами, то светскими интересами, то еще чем-то. Тут торжествует интравертная, обращенная внутрь себя модель. Торжествует азарт тусовки, который кому-то может показаться сходным с пафосом публицистики.
Пока что эта вот тусовочная журналистика ведет себя миролюбиво. Ее имидж, создаваемый собственными усилиями, — эдакий молодой, чуть расшалившийся, может быть чуть опьяненный музыкой и танцами, плейбой. Всем остальным — дядям и тетям, предпочитающим традиционные журналистские ценности, они вроде бы пока что не бросают жесткого (или-или) вызова. Однако не следует обольщаться насчет этого миролюбия. Возвращаясь к нашему герою, замечу, что милый, вроде как бы ко всему относящийся лояльно и с юмором, тележурналист показывает подчас зубы. Когда в начале мая 1995 г. его программа, представленная на соискание ТЭФИ, увы, не получила приза, Л. Парфенов отомстил телеакадемикам. Он ни слова не сказал об этом событии в своей программе. Вот так!
